Продолжение скандальных откровений Марка Рудинштейна, бывшего продюсера сочинского Кинотавра.
Многие имена и фамилии автор приводит в искаженном виде. Что не мешает читателю легко и непринужденно догадываться о ком идет речь.


Когда «Кинотавр» прописался в Сочи, фестивалем, конечно, тут же заинтересовались местные бандиты. И я вынужден был выстраивать с ними добрые отношения, потому что понимал: честные деньги на «Кинотавр» пойдут не сразу. Пока появится интерес, пока все раскрутится… А пацаны готовы были платить просто за то, чтобы посидеть рядышком со звездами, подойти, по плечу похлопать…
К знаменитым актерам они относились с подчеркнутым уважением. Знали, например, что Янковский не пьет ничего кроме хорошего виски, и никогда не приставали к нему с предложением «накатить водочки за искусство». Братва из низшего эшелона к Олегу Ивановичу вообще не лезла, подходили только авторитеты. Он покорно общался, пытался быть вежливым, но брезгливости скрыть не мог и не раз просил: «Марк, избавь меня от этого».
Когда Янковский, весь в белом, выходил на пляж, к нему тут же подбегал «шестерка» местного авторитета Шпунта и говорил: «Хозяин приглашает».
Отказывать коронованному вору в законе было просто опасно, и народный артист шел «выпивать». Шпунт соблюдал удивительную деликатность: «Олег Иванович, вы же виски любите. Эй ты, а ну сбегай, принеси!»
Я, как мог, старался оградить народного артиста от «связей», и это, конечно, не укрылось от пацанов. Однажды сочинский авторитет подсел к Янковскому и укоризненно сказал: «Зря вы, Олег Иванович, пренебрегаете ребятами. Они могут быть хорошими друзьями. А могут и совсем наоборот».
До «наоборот» дело, слава богу, не дошло.

Отношения с местными бандитами я старался не обострять — понимал, что в определенном смысле «Кинотавр» вторгся на их территорию. Сочинская «Жемчужина» была их любимой вотчиной: казино, бары, девочки… Чтобы хоть как-то дистанцироваться от братков, мы оборудовали для артистов отдельный игорный зал с покером и рулеткой. Атмосфера там была настолько спокойной, что моя служба охраны совершенно расслабилась и не заметила, как к нам просочились бандиты. Обычно весь цвет воровского мира торчал в своем зале, а тут им захотелось, так сказать, прикоснуться к искусству.

Артисты и гости фестиваля стоят у игорных столов, всем интересно, весело. И вдруг заходит Шпунт в сопровождении крупных ребят. И прямиком направляется к столу, за которым играет дочка Павла Чухрая Настя. Понятное дело, при виде симпатичной молоденькой девушки Шпунт на месте устоять не смог. О том, что у нее знаменитый папа и вообще Настя не из простых, он понятия не имел, да и наплевать ему было — не привык с женщинами церемониться… В общем, подошел он к Насте, крепко обнял за талию и говорит: «Давай, красавица, постой со мной на удачу».

Настя от такой наглости оторопела: какой-то пятидесятилетний потрепанный мужик хватает ее при всем честном народе! Она попыталась вырваться, Шпунт прижал ее крепче. А тут еще его «быки» громко возмутились: «Ты чего, цыпа, воображаешь? Трудно, что ли, постоять с человеком на счастье?»

Обретя дар речи, Настя попросила оставить ее в покое. Что именно она сказала Шпунту, я не слышал — видимо, что-то не очень. И тут же получила удар.
Я был в другом конце игорного зала и заметил, что все повскакивали с мест. Подбегаю и вижу жуткую картину: с одной стороны стоит Шпунт со своей охраной, с другой — моя служба безопасности, а между ними Настя Чухрай с разбитым в кровь лицом.
Артисты и гости фестиваля просто застыли. Как мужчин их это, конечно, не красит. Но с точки зрения безопасности было к лучшему, что никто на Шпунта не кинулся. Иначе не миновать бы стрельбы.
Настя даже не плакала — была в глубоком шоке, только кровь с лица вытирала. Я велел своим ребятам вызвать врача, подошел к Шпунту и говорю:
— Ты знаешь, ЧЬЮ ДОЧЬ ты сейчас ударил?
Вор в законе, хоть и был полным беспределыщиком, видимо, сообразил, что открытый конфликт ему не нужен. Мрачно посмотрел на меня и сказал:
— Ладно, сейчас я уйду. Но мы с тобой еще будем иметь разговор.
Тянуть Шпунт не стал, буквально через пару дней «забил стрелку» — назначил мне встречу на пляже.
И тогда я позвонил главному сочинскому авторитету, «смотрящему», который контролировал весь город.
— Хусейн, через час у меня стрелка со Шпунтом.
— Плохо твое дело, — осторожно ответил «смотрящий». Он явно прикидывал, стою ли я того, чтобы портить отношения с коронованным вором в законе. И тогда я пошел ва-банк:
— Тебе нужен фестиваль в Сочи? Это же хорошие деньги. Казино в «Жемчужине» — оно ведь твое?
Хусейн хмыкнул: то, что он контролировал все игорные заведения в Сочи, секретом не являлось.
— Мои гости там играют, — продолжал я. — Один Абдулов по три тысячи долларов в час оставляет. Поэтому или я увожу фестиваль в Ялту, в Крым, к черту на рога и ты теряешь большие деньги, или мы начинаем договариваться.
«Смотрящий» оказался бизнесменом: твердо пообещал, что больше никаких крупных инцидентов на фестивале не допустит, и даже взял на себя «стрелку» со Шпунтом:
— Не надо тебе туда ходить, я сам разрулю.
И действительно разрулил: никаких проблем с местными бандитами больше не было. Сочинский криминалитет мгновенно узнал, что у меня с Хусейном «пакт о ненападении», и на «Кинотавре» вел себя прилично.


К концу девяностых все более или менее успокоилось.
Бандитских разборок больше не было, «Атас» в ресторане никто не заказывал, проститутки не избивали сутенеров. Братки в красных пиджаках с золотыми цепями на бычьих шеях исчезли. И даже Хусейн, сидящий в фойе «Жемчужины» в своем неизменном костюме «в искорку» и попивающий кофе, стал восприниматься окружающими как часть фестивальной традиции.