«Властитель слабый и лукавый,/Плешивый щеголь, враг труда,/Нечаянно пригретый славой,/Над нами царствовал тогда», — едва осилив первое четверостишие, сановник злобно отшвырнул томик Пушкина в дальний угол спальни.

— Вот же народ, твою мать! – негодующе воскликнул он. – Почти два века прошло, а они все ноют и ноют, все им не так да не эдак. А нам, царям, что – легко? Нее-т. Придет время – вы еще помянете нас добрым словом.

Вдруг сановник поднял с пола книжку, нашел искомое четверостишие и, вооружившись красным карандашом, начал делать какие-то пометки.

— Т-аа-ак, я вам покажу «слабый и лукавый»! Пишем: «Властитель сильный, своенравный,/Король колец, герой труда/Согретый олимпийской славой/Над вами властен навсегда». Вот теперь уже лучше!

Упоение собственным величием было цинично прервано раздавшимся телефонным звонком.
— Слушаю… что?.. опять? как прорвало? куда смыло? какие западные агентства передают?!

Неуклюже бросив трубку, сановник задумался. Лицо его было мрачным, выражающим лишь одну мысль – его прогневил мир, в котором он жил.
— 101-й. Как пить дать – 101-й, — неожиданно осенило его. – Как там у классиков советской политики – нет человека нет проблемы. Я кто? Власть. А всякая власть от Бога. И мне раз плюнуть – повелеть высочайше депортировать все население за 101-й километр. Всех, абсолютно всех – как там у Пушкина, «и чернь, и лакействующих, и сподвижников алчных». Да, впрочем, неважно. Не хотите жить со мной – живите без меня! А я тут как-нибудь сам, один, в гармонии с собой и природой.



( Читать дальше )