Неприветливо и грозно бушует Чёрное море осенью. Не дай Бог, если
разгуляется! Бушуя без милосердия, оно разбивает ревущие валы свои о
кавказский берег, который тогда делается недоступным для плавателей. И
как раз в это время император Николай Павлович впервые посетил Кавказ в
1838 году.

Совершая переход на пароходе из Керчи до Редут-кале, в то время
укрепления, а теперь заштатного городка Кутаисской губернии, высокий
путешественник не раз подвергался смертельной опасности. По словам
командира парохода, знаменитого в истории Черноморского флота Михаила
Петровича Лазарева, бури были так ужасны, что, подходя к берегу,
приходилось выбирать скалу" о которую пароход должен бы был не так
жёстко разбиться". Несмотря на то, Николай Павлович гулял по палубе,
завертываясь в свою старую шинель, пел молитвы и только однажды,
кажется, не выдержав сказал: «Какая погода!»
-Да, Ваше Высочество, кажется, не следовало бы вам путешествовать по
Черному морю в сентябре — заметил один из обычных государственных
спутников, Алексей Фёдоров Львов (композитор, творец музыки к гимну
«Боже царя храни»).
-Да — сказал царь,- это правда, но вся Европа знала, что я еду на Кавказ, и
если бы я отменил свою поездку, то чтобы она сказала?
Посещение Русскими Императором восточного берега Черного моря
произвело на населявших его черкесов очень большое впечатление.
Непримиримые горцы, для которых наставляло истинное наслаждения
пустить меткую пулю в грудь русского, с благоговением приблизились к Ак-
Царю (Белому царю) бесстрашно ездившему верхом по горам. Из далеких
аулов скакали черкесы на своих лихих конях, чтобы посмотреть на
повелителя Гога и Магога, что живут в полночной стране, по ту сторону
Кавказских гор, и как предсказал пророк, шлют свои отряды для покорения
их горцев.
Государь, между тем, обратил внимание на неоконченность (укреплений)
Черноморской береговой линии, которая досталась России от Турции по
Адрианопольского миру (мирный договор) 1829 года. Горцы: шапсуги, убыхи
и другие населявшие места нынешней Черноморской губернии, не желали
признать над собою русскую власть. Когда генерал Раевский, в качестве
командующего черноморской береговой линией, призвал горских старшин и
стал объяснять им, кому они ныне подвластны, черкесы задали ему вопрос
«Да по какому же праву султан уступил нас? мы никогда ему не
принадлежали, ничего ему не платили, и никому принадлежать не хотим»
-Султан вас отдал в пеш-хеш: подарил вас Русскому царю, сказал Раевский.
-А, теперь понимаю — отозвался шапсуг и, показывая на птичку, севшую на
дерево, добавил:- генерал, дарю тебе эту птичку, возьми её себе.
Было ясно, что с этими детьми вольности хлопот окажется немало и что
много будет пролито крови, прежде чем они действительно пойдут под
крыло Русского орла.
Император Николай I указал, что бы часть сил кавказского корпуса была
направлена для прочного занятия побережья с целью устройства укреплений
и фортов в тех прибрежных пунктах, которые служили удобным
пристанищем для иностранных судов и местами их торговли с горцами;
приставали же к заболоченном устьям, впадающих в море рек, главным
образом, английские и турецкие суда. Турки доставляли горцам хлеб, соль,
оружие и порох.
«К северу от места Константиновского (ныне Адлер) нужно укрепиться при
устье Сочи, Туапсе или в другом месте, такова была воля государя.
В то время командиром отдельного кавказского корпуса был генерал-
адъютант Григорий Владимирович Розен 1-й, участник Аустерлицкого и
Бородинского боёв и сражения под Красным, георгиевский кавалер и
носитель золотой шпаги с надписью „за храбрость“. Розен успел разработать
проект военных действий в 1838 году, предлагая высадку десанта
одновременно с двух сторон: от Черномории и Абхазии; план его получил
высочайшее одобрение, но осуществил его Генерал от инфантерии Головин,
так как Розен 30 ноября 1837 года был назначен присутствовать в сенате.
По распоряжению генерал-лейтенанта Головина, во главе десантного отряда
со стороны Черномории стал генерал-лейтенант Вельяминов, а со стороны
Абхазии генерал-майор Симборский. На делах его мы и остановимся, так как
в итоге явился форт Александрия, зародыш будущего «русского Канна» — Сочи.
1 апреля 1838 года на сборном пункте у крепости Сухум — Кале собрались и
расположились лагерем два батальона Мингрельского егерского (теперь 16
гренадерского великого князя Дмитрия Константиновича) полка, три
батальона Эриванского карабинерского (теперь 13-го лейб-гренадерского
Эриванского его Величества) полка, первая пионерская рота Кавказского
саперного батальона, и сводно — горная батарея. Войскам дали двухдневной
отдых, после чего они занялись печеньем хлебов и сушкой сухарей; тем
временем на рейде присоединились к уже стоявшим судам линейные
корабли: „Императрица Екатерина Вторая, “Иоанн Златоуст» и «Чесма», да
подошли имеретинская, гурийская и мингрельская милиция .7-го апреля
генерал Симборский пригласил командующего десантной эскадрой контр-
адмирала Артюкова, и Они отправились на пароходе «Колхида» для
обозрения берега Черного моря к северу от мыса Константиновского — Адлер
и окончательного избрания нового пункта для высадки. Обозреватели
разузнали, что в долине, по которой протекает река Сочи — пста, живет
значительное количество убыхов, ведущих торговлю с турецкими
подданными, а близ устья Сочи имеет пребывание один из знатнейших
черкесских князей Аубло Ахмет. Заглянув в дальнейшие урочища: Мамайка,
Варданэ, Обиш, Харипшта, и Пшага пароход «Колхида» возвратился на
следующий день в Сухум. Симборский и Артюков избрали для высадки
десанта устье Сочи, но так как «Колхида» заходила и гораздо далее на север,
то горцы не знали, где приготовить «гяурам»(неверным) встречу потеплее.
9-го апреля пришли из Одессы на Сухумский рейд три зафрахтованных для
отряда купеческих корабля. Явились и абхазские милиционеры. Закипела
работа: грузили тяжести на суда, заканчивались хлебопечение и сушка
сухарей, принималось доставленное из Тамани сено необходимое для корма
лошадей и порционного скота. 11-го апреля отряд уже ждал попутного ветра,
который подул ближе к полуночи: эскадра снялась с якоря. На высоте
Адлерского мыса безветрие задержало эскадру до утра 13 апреля, когда
попутный ветер снова погнал её, в 3 часа пополудни она уже находилось на
высоте Сочинского устья. Выстроившись в боевой порядок суда стали на
якоре в 250 (чуть более 500 метров) саженях от берега. Немедленно по
сделанной предварительной диспозиции часть десанта посадили на гребные
суда; в половине четвертого дан был сигнал открыть с кораблей огонь по
берегу, усеянному завалами и занятому неприятелем, а через полчаса
первое отделение десантных войск было уже на берегу. Устремясь на высоту,
справа от места высадки, Русские заняли покатость и часть плоской вершины,
невзирая на отчаянное сопротивление горцев собравшихся в множестве на
этом пункте. Абхазские милиционеры, бросившись, было на прибрежную
гору, были отброшены в долину. На горе держались карабинеры
Мингрельского егерского полка успевшие взвести туда горное орудие.
Седьмая и восьмая егерские роты, имеретинцы и мингрельцы — милиционеры поддерживали жаркую перестрелку с черкесами, засевшими
по лесистому скату отрога горы, составляющего почти прямой угол с горою,
занятую карабинерами. В это время вышло на берег и второе отделение
десанта.
Черкесы поставили было наших в опасное положение, из которого их вывело
распоряжение генерала Симборского.
Дав пехоте правого фланга подкрепление, командующий помог этим
занятию половины селения Сочи, разбросанного на вершине горы и в
котором имеет место пребывания князь Аубла Ахмет. Однако потребовалось
еще много стойкости, напряжение сил и храбрости окончательно прогнать с
вершины и покатостей горы неприятеля и расположиться бивуаком на горе
между подножием её и рекою, откуда можно было наблюдать долину и
противоположный лесистый Сочинский берег. Три часа продолжалось
сражение. Отряд занял предназначенное ему место. Прошла ночь. 14 -го
апреля вершины ближайших гор представлялись усеянными горцами; толпы
конных и пеших черкесов тянулись по гребню со стороны Мамайки.
Впоследствии оказалось, что горцы ожидали высадки Русского десанта у
Мамай — Кале, где и собирались в не меньшем числе, чем при устье Сочи.
Между тем отряд, оставаясь на занятых накануне местах начал очистку леса,
росшего в долине и отлогостям снежных гор. Черкесы, несмотря на
картечный и ружейный огонь беспокоили стрелковые цепи и резервы,
прикрывавшие рабочих которые впрочем, делали свое дело. Истреблялась
колючка служившая горцам засадою, исправлялись лагерные окопы, а на
возвышенности, предназначенной для нового укрепления, уже
выкорчёвывались деревья под грозный гул морского прибоя. Не видя толку в
перестрелке, горцы стали мало-помалу покидать лесные опушки, по
отлогостям гор на расстоянии приблизительно двух ружейных выстрелов от
цепей наших войск.
Князь Аубла- Ахмет прислал в лагерь к генералу Симборском лицо просить о
возвращении жителям Сочи тел убитых и о размене пленных. Симборский
согласился, причём просил посланного уговорить князя приехать самому в
лагерь для переговоров и получения письменных условий, «На которых
Государь Император изволит требовать от горцев покорности». Посланный
ответил уклончиво; из ответа его, однако, можно было узнать, что горцы еще
в сборе и ждут некоторых из отдаленных князей на совет. Посланный уехал.
Следующий день (17 апреля) пришёлся табельным, именно: был днем
рождения наследника престола будущего царя — освободителя. Эскадра
отметила его салютационной пальбой, и в то время, когда эхо в горах
отзывалась на пальбу, в лагерь впущен был князь Карондук Берзеков,
свойственник владетеля Абхазии, князя Михаила (по-абхазски Хамит — Бея)
носившего звание генерал-адъютанта русской службы и родной племянник
Хаджи — Берзека, который пользовался в здешних краях особым уважением,
как по знати рода, так и по военной славе.
Князь Карондук Берзеков был прислан обществом убыхов, живших в трех
часах езды от селения «Соча» Цель посольства была та же, что и вчера:
просить тела убитых. Генерал Симборский приказал отдать их. Берзеков
подтвердил слова посланного князя Аубла Ахмета, что горцы ждут в совет
князей из дальних мест и решили дать взаимную клятву не входить с
русскими ни в никакие дружеские сношения, не продавать им и не покупать
у них ничего; а чтобы удержать друг друга от нарушения клятвы, решено
взять обоюдно аманатов (заложников). Несмотря на это Берзеков объявил
Симборскому, что он и большая часть его родных готова оставить свои
жилища и переселиться в Абхазию, куда их впрочем, направляло не столько
желание покориться России, сколько кровная вражда с одной джигетской
дворянской фамилией, жившей в селе князя Аубла Ахмета. Генерал
Симборский предложил князю Берзекову взять от него письменные условия
и прочесть их при сборе всего убыхского общества, а потом склонить к
покорности князя Ахмета, а, если можно то и других старшин, и чтобы ответ
был доставлен только письменно. Берзеков, дав свое согласие, принял от
Симборского воззвание горцев об их покорности и о выгодах, их
ожидающих. К воззванию были присоединены и условия для покорившихся.
На увещевания генерала Берзеков отвечал, что черкесы предвидят
необходимость покориться, наконец, воле Русского Императора, но они еще
недовольны до крайности и вдобавок еще надеются на благоприятное
обстоятельство, которое может отдалить этот роковой для них момент, а
может быть, и вовсе оставить их в теперешнем вольном положении.
Таким образом русские очутились в кругу непримиримых: горцы
продолжали верить с счастливую звезду, которая вечно будет озарять их
вольность: при случае они гордо выражали это. Когда переодетый русский,
пробираясь с проводником через лесные дебри и по адским крутизнам с
Кубани на берег Чёрного моря, стал вырезать однажды свое имя на дереве,
то проводник сказал «Столетия пройдут чем Русский прочитает то что ты
вырезал!» ( Это было сказано за четверть века до окончательного покорения
Кавказа).
Как бы то ни было, на возвышенности близ устья реки Сочи появился новый
русский форт. Он заложен в день ангела государыни Императрицы
Александры Фёдоровны в 1838 году. В честь чего был назван «Александрия».
Прошел месяц обычного лагерного жития — бытия в неспокойной местности,
захотелось морю сыграть злую шутку с эскадрой победителей, словно это
великая стихия была на стороне горцев и хотела оказать им помощь в борьбе
со страшным Гогом и Магогом. Рано поутру 30-го мая, подул первый раз, что
отряд находился в Сочи слабый юго-западный ветер при сильной же морской
зыби, которая в полдень ещё усилилась. Ветер свежел и разводил на море
волнение. Оно росло и после заката солнца волны, вздымаясь на сажень,
заливали берег, где сложен был строевой лес и некоторые материалы. Пала
темнота непроницаемая. На рейде кроме военных находились и купеческие
суда, «Св. Антоний и Феодосий, „Царь Константин и Елена“, „Георгий
Победоносец“, „Св. Николай“, „Св. Иоанн“, „Покров Пресвятой Богородицы“
и „Штанглиц“. Поздно вечером заметили, что одно двухмачтовое судно
дрейфует к берегу, на который оно была выброшено через несколько минут;
вскоре за ним выкинуло второе двухмачтовое же, потом — трехмачтовое, а
там наступила очередь и для остальных; так все семь торговых судов на
берегу и оказались. Фрегат „Варна“ и корвет „Мессемерия“ держались ещё
на воде на якорях, но частым жжением фальшфееров извещали о близкой
для них опасности. Немного спустя, сближение этих огней с берегом не
оставляло никакого сомнения в том, что и 60 -ти пушечный фрегат и 24 — пушечный корвет сильно дрейфуют, и что им готовится одна участь с
купеческими судами. После полуночи прибой выбросил на берег „Варну“ а
огни „Мессемерии“ затерялись вдали — за Адлерском мысом. Спасшийся
вплавь матрос известил, что и „Мессемерию“ выбросило на берег за мысом
называемым Сочи-Бытх. Люди с купеческих судов все были спасены.
Команды с фрегата и корвета спасти было гораздо труднее: им грозило море,
их как добычу выслеживали горцы. Симборский направил отряды к тем
местам, куда море выбросило „Варну“ и „Мессемерию“. Тяжкие путь
предстоял этим спасательным отрядом, так как неизменно часть берега
заплескивали буруны, нагорная же часть представляла непроходимый лес и
пересекалась оврагами. Черкесы были у цели раньше наших и успели
захватить в плен 10 матросов с „Мессемерии“; к счастью, в то время
подходила уже наша команда и находившиеся во главе, под командой
штабс-капитана Багратиона Мухранского милиционеры отбили у черкесов до
4 человек. Рассветало. Морской прибой уменьшился наши принялись за
устройство окопов. По мере того как работа подходила к концу, черкесы
завязывали с нашими перестрелку всё сильнее и нападения их с течением
времени принимали характер все большей стремительности и упорства.
Пахло грозным боем, и он грянул, и продолжался два часа. Дело доходило
до атак в шашки. Черкесы заняли узкое пространство морского берега и
нагорье. Наши отступили, выполнив, однако, свою задачу: почти весь экипаж
»Мессемерии" был спасен.
Таким геройским образом была спасена и команда фрегата «Варна»
Черкесы, ради обильной добычи, которая представлялась в фрегате и
корвете, очертя голову, бросились в битву, немилосердно разили русских и
падали сами сраженный русской пулей, русским ядром. Без всякого
преувеличения писал генерал-майор Симборский в своем рапорте
командиру отдельного кавказского корпуса генерал — лейтенанту Головину от
2 июля 1838 года: «Нельзя представить себе что-либо затруднительнее
положения, в котором находился отряд с 30 мая до полудня 31 мая. Считая в
составе своем 6 батальонов пехоты, которые вместе с 450 человек милиции
не равнялись в совокупности наличным числом людей с одним комплектным
пехотным полком, предстояла войскам этим необходимость на пространстве
трех верст сохранить в одно и тоже время на одном фланге лагерь с его
госпиталем огнестрельными и продовольственными материалами и
возводимым укреплением; на другом спасать экипаж корвета
«Мессемерия»; в центре — экипажи фрегата «Варна» купеческих судов с их
грузом.
Но ежели воинская слава с снискивается преодолением опасностей,
самоотвержением всех и каждого, то в настоящем случае войска отряда
покрылись ею все до единого, подвергаясь при спасении своих собратий с
одной стороны — неизбежному урону от неприятеля, занимавшего
многочисленными толпами вершину лесистого берега, а с другой — быть
поглощенным волнение моря и раздавленными в темноте множеством
корабельных снастей, брусьев и других строительных материалов
сброшенных с судов во время их крушения и выкидываемых бурунами на
берег.
Так негостеприимно встретил русских кавказский берег Черного моря.
Тягостно было и дальнейшее существование Александрийского гарнизона,
которому пришлось разделить общую часть черноморского берега. «Не было
на свете берега пустыннее кавказского — писал Р.А. Фадеев — населённый
разбойниками, торговавшими только рабами, содержимый в блокаде
нашими крейсерами, он казался с моря необитаемой землей: ни хижины, ни
дымка на зеленом берегу, ни одного человека в голубых заливах. Только под
ночь, когда разыграется буря или начнёт стлаться туман, можно было иногда
заметить на темном море очерк крадущейся под берегом кочермы. Если она
шла к земле-на ней была военная контрабанда; если от земли – на ней были
рабы. Никакое судно, занимающееся правильной торговлей, не смело
приставать к этому краю. На море его встречали пушки наших крейсеров, на
суше — винтовки и кинжалы горцев. Это был заколдованный берег, как в
сказке, на который не дозволено ступать человеку». Волю Императора
Николая Павловича исполнить было можно только отчасти. Дело в том, что
не вновь возникшие укрепление (Вельяминовское — Туапсе, Свято — Духовская
— Адлер, Гагры и т.д) наводили страх на горцев, а горцы держали их в вечном
страхе. По целым месяцам гарнизоны оставались отрезанными от всего и от
всех, питаясь одной солониной да хлебом, крупою и картофелем. Стоило
выйти за стены укрепления, как меткая пуля горца из засады валила солдата.
Плоховали неприятельские пули,- так губила болотная лихорадка. Трудно
сказать даже, от чего более умирали люди. В береговые кавказские
гарнизоны попадали большею частью проштрафившиеся солдаты, и редко
кто из них преодолевал лихорадку и вообще оставался в живых.
Некоторое облегчение приносили гарнизонным беднягам крупные собаки,
приученные открывать неприятеля, следить за его движениями и не
подпускать к укреплению. Как был солдатский, так был собачий паек.
Четвероногие сторожа располагались каждую ночь вокруг укрепления и
поднимали вовремя тревогу, почуяв горцев. Собаки так знали свою службу,
что едва бывало, барабан ударит сбор, они тут, как тут перед командой и
бросаются в черкесские тайники, указывая стрелкам неприятеля. Разумеется,
пули летели и в собак и раненых их солдаты приносили на шинелях в
лазарет, где собак лечили не хуже, чем людей заботливо за ними ухаживали.
Подстерегая неосторожных за чертой крепостных валов, горцы
отваживались проникать и во внутрь укрепления, причём изобретали
всевозможные способы. В летописи кавказского берега Черного моря,
сохранился эпизод похожий на приключения Одиссея на берегу Циклопов. Я
говорю о том, как Одиссей, пронзив глаз Циклопа, пожравшего шестерых его
спутников, хитростью спас себя и товарищей от его бешенства, а именно:
гомеровский герой, подвязав себя и других под баранами и рассказывает
потом.
К выходу (из пещеры) все побежали
самцы, и козлы и бараны…
Господин их (Циклоп), от боли.
Охая, щупал руками у всех, пробегающих мимо,
Пышные спины; но глупый, он был
угадать, не способен,
Что у них под волнистой скрывается грудью…
Так, что же придумали горцы? (речь идёт не о сочинском, а об адлерском
укреплении). Однажды являются несколько горцев и сообщают по секрету,
что они отбили у соседей стадо баранов, которых бы желали продать
русским, но так как днём пригнать их нельзя, то они просят позволения
пригнать ночью и пропустить в крепость. Комендант согласился на лакомую
баранину, составлявшую, разумеется, для гарнизона драгоценную редкость.
Приняты были необходимые предосторожности, то есть поставлено
непременным условием число чабанов (пастухов) и проч., и у гарнизона
заранее уже текли слюнки. Наступила темная ночь, послышалось блеяние и,
наконец, стадо самым секретным образом стали впускать в отворённые
крепостные ворота; всё шло прекрасно, но лишь только бараны вошли, как
из среды поднялись люди, покрытые бараньими шкурами и прошедшие на
четвереньках. Началась резня; мнимые бараны все были переколоты,
крепость к счастью спаслась, потеряв, однако, значительную часть гарнизона.
Вот с такими неприятелями приходилось нам иметь дело!
в 1839 году форт Александрия был переименован в «Навагинский», что
вызвало обидное чувство в генерале Симборском. В рапорте генерала от
инфантерии Головину от 17 июня 1840 года, он, между прочим, ставит
недоумённый вопрос, почему это сделано во имя полка: «который даже не
был при высадке и сооружения форта его». От перемен названия житье — бытье Сочинского гарнизона, разумеется, не стала краше. Летом –
лихорадки, зимою — цинга, скука, бездействия отчужденность от всего мира,-
всё остальное по-прежнему и на более чем десятилетие.
Но вот началась в 1853 году война с турками. За турок вступились французы,
англичане, итальянцы. Союзных флот появился у крымских берегов; это
заставило снять гарнизоны занимавшие укрепления на кавказском берегу
Черного моря без малейшей пользы. Севастополь требовал сил, которые и
были почерпнуты в лесистой, дикой, лихорадочной Черкессии. С 3-го по 5-е
марта 1854 года происходило упразднение неудавшихся фортов на
восточном берегу Черного моря. Туапсе, Адлер, Гагра, Анапа, Тамань,
Новороссийск и так далее до Сочи включительно опустели. Навагинский
гарнизон, как и все прочие, появился в Новороссийске, откуда всех их
послали на новые места.
Черкесы торжествовали. Опять они остались хозяевами мест… окружавших
покинутый форт Александрия. Время разрушало и разрушало его. На
развалинах вырос в впоследствии посад Даховский, который также был
переименован в Сочи и Сочи «стало русским Канном», признанным
иностранцами. История посада Даховского и посада Сочи – впереди.

Павел Россиев / Журнал «Новое слово»,1913г.,№8
(Орфография текста частично изменена согласно с реформой русской
орфографии 1918 года)